Признание в ненависти, или Как выглядит народная старость

У каждого времени есть слова, служащие чем-то вроде пароля для пропуска в общество порядочных людей или, наоборот, для отказа в пропуске.

Недавно были опубликованы воззвания двух французских граждан, объединенные под негласной рубрикой «Францию не сломить» и посвященные одному из понятий бытийного порядка – ненависти. Точнее недопустимости оной. Изабель Бодери, избежавшая гибели в театре «Батаклан», пишет: «И тогда я подумала – даже если я умру, я не хочу, чтобы мир поглотила ненависть. Хороших людей больше, чем плохих. И я хочу прожить чудом дарованную мне снова жизнь в любви. Это нелюди хотят, чтобы мы ненавидели. Не дайте им победить. Не дайте им подчинить ваше сознание. Вашу сущность. Вашу свободу».

Другое послание принадлежит журналисту Антуану Лирису, потерявшему в том же театре жену. «В пятницу вечером вы украли жизнь особенного человека, любви моей жизни, матери моего сына, но вы не добьетесь от меня ненависти. Я не знаю, кто вы, и не хочу знать, вы мертвые души. Если Бог, за которого вы слепо убиваете, сотворил нас по своему образу, каждая пуля, попавшая в тело моей жены, стала раной в Его сердце. Поэтому я не преподнесу вам этого подарка – ненависти. Вы именно этого пытались добиться, но отвечать на ненависть яростью означает уступить той же слепоте, которая сделала вас такими, какие вы есть. Вы хотите, чтобы я боялся, чтобы смотрел с подозрением на своих соотечественников, чтобы я принес свою свободу в жертву безопасности… Конечно, я раздавлен горем, я признаю за вами эту маленькую победу, но это ненадолго. Нас осталось двое, я и мой сын, но мы сильнее всех армий мира. У меня нет больше времени для вас, я спешу к Мелвилу, который вот-вот проснется. Ему только 17 месяцев, он сейчас, как каждый день, съест свой полдник, и, как каждый день, мы будем вместе играть. Всю жизнь этот маленький мальчик будет противостоять вам тем, что счастлив и свободен. Потому что его ненависти вы тоже не дождетесь».

В отличие от абсолютного большинства столичных комментаторов, я не знаю, что на самом деле творится во Франции, поскольку в ней не жил и даже не бывал, а делать выводы из чужих выводов не хочу. Но эти послания против ненависти, поданные в качестве эталона нравственной стойкости целого народа, меня озадачили. В первом случае – фразой «эти нелюди хотят, чтобы мы ненавидели». Кого? Разве «нелюди» уже не признание в ненависти? Или, может быть, нелюди хотели заставить ненавидеть кого-то, кроме них самих?

Автор другого воззвания этот вопрос отчасти проясняет: «Вы хотите, чтобы я боялся, чтобы смотрел с подозрением на своих соотечественников». Но финал-то какой! Мужчина, у которого террористы убили «любовь жизни», идет кормить младенца, после чего будет играть с ним, и намерен делать то и другое до скончания века. Назло врагам!

Ситуация этого несчастного француза – в числе немногих вечных сюжетов мировой культуры со времен Гомера: человек, потерявший самое дорогое, вооружается и идет мстить. Или умоляет небо покарать убийцу. Или продает все, чтобы снарядить войско и отправить на врага. Прибегает к колдовству, становится аскетом, падает на меч, в конце концов, – но в любом случае что-то делает, потому что мир после той потери раскололся и уже не будет прежним… Поэт Максим Амелин в стихотворении памяти «приятеля, не из близких», погибшего во время теракта в Московском метро 6 февраля 2004 года, признается: «…и приходят мне в голову проклятия гневные: «Тем, кто отдал, не дрогнув страшный приказ, и тем, кто, сознавая и ведая, что творит, исполнил, пусть не будет покоя ни на том, ни на этом свете, ни в холодных могилах, ни в жарких постелях телам их не спится…»

Если бы этот француз, потерявший вовсе не приятеля, орал бы примерно то же – я бы его понял, я бы искренне сочувствовал ему. А он идет кормить сына полдником, во имя какой-то вечной «свободы» и «счастья», – потому что, несмотря на все происки мирового терроризма, в его совершенном, отлаженном мире не должно быть никаких трещин, пусть хоть сто жен пристрелят…

Можно, конечно, сказать, что такой радикальный отказ от ненависти есть истинно христианская черта, тем более что письмо опубликовано на православном портале. (И поэт Амелин в том же стихе пишет, что гнев сменяют «смиренные мысли о том, что непостижим человеческому разумению небесный промысел тайный».) Согласен, с той лишь поправкой, что наличие в тексте правильных слов не делает его христианским. Оружие против ненависти – жертвенная любовь и умное смирение, а там тот же вызов – только беззубый, бесполый, бездеятельный. Знание правильных слов вообще не свидетельствует о человеке, поскольку Господь учит идущих и делающих. А этот француз уже никуда не идет. Он пришел. Так же как, наверное, и многие его соплеменники (раз уж все подается под рубрикой «Францию не сломить»), манифестирующие против ненависти из одной лишь неспособности к каким бы то ни было сильным и подлинным чувствам.

Когда Мадонну сменяет кормящий младенца чистенький мужик, забывший свое место на крепостной стене, – может, это и есть тот самый «закат Европы», о котором постоянно вещают столичные знатоки?