Без малого 140 лет назад было опубликовано «Сказание о жизни и подвигах в Бозе почившего старца Даниила, подвизавшегося в Сибирской стране, в Енисейской губернии, в пределах города Ачинска, и скончавшегося в Енисейском Христорождественском женском монастыре 15 числа апреля 1843 года при игумении Евмении».
Текст с таким названием, вполне приемлемым в те времена, принадлежал перу схимонаха Парфения, известного миссионера и духовного писателя. Назвать ее житием в полном смысле нельзя, потому что Даниил Ачинский был прославлен в лике местночтимых святых только в 1999 году, да и сам автор избегает этого слова.
Так же как икона – не портрет, житие – не биография. Агиограф ограничен жесткой традицией: его задача – создать образ самой святости для поучения прежде всего простолюдинов. Поэтому многие жития похожи друг на друга, и святые в них часто показаны людьми изначально сотворенными «из другого теста» – поститься они начинают уже в утробе, их рождение сопровождается чудесами и знамениями…
А Парфений писал скорее очерк о подвижнике, о котором он узнал, путешествуя по Сибири: его книга плюс воспоминания современников Даниила и находки исследователей его жизни дают редкий шанс увидеть живого человека, прошедшего путь от греха к святости. Тем более что путь этот похож и на житие, и на занимательный роман одновременно.
Полтава – Париж
В метрической книге Успенской церкви села Новые Сенжары Полтавской губернии была найдена запись: «1784 года, № 67, мужеска пола, декабря 12 дня, родился у Корнея Делиенка и жены его Агафии сын Даниил; восприимал Андрей Серенко».
Впоследствии его фамилию будут писать – от канцелярских бумаг до могильной плиты – не на украинский, а на французский манер: Делие.
Также известно, что отец Даниила – Корнилий Делие – за 20 лет до своей кончины лишился рассудка, но умер христианской смертью на Святой неделе. Мать звали Агафьей, она слыла хорошей хозяйкой и честной женщиной. В детстве Даниил опасно переболел горячкой; он имел способности к музыке, учился играть на разных инструментах, но жизнь заставила бросить эти занятия и заняться землепашеством.
Место рождения будущего подвижника кажется символическим: не так далеко от села находилось поле, где Петр разбил шведов, – Даниила ждали свои великие битвы. В 1807 году его забрали в армию, в которой он прослужил 17 лет и сделал полную карьеру, доступную человеку недворянского звания, – от рядового ратника до унтер-офицера.
Наверняка Даниил принимал участие во многих сражениях наполеоновских войн, но достоверно известно только о Бородинском, поскольку сам Даниил рассказывал, что из восьми человек орудийного расчета в живых остался только он, раненый, и еще один артиллерист.
Далее со своим полком Делие дошел до Парижа, где пробыл с 1813 до 1815 года. Остались свидетельства родных о том, что дважды он присылал из Франции на родину на имя бывшего приходского протоиерея Петра Базилевича письма и переводы – 60 и 25 рублей. Для простых людей в те времена – очень большие деньги, и вообще по солдатским меркам Даниил числился состоятельным человеком. Схимонах Парфений пишет: «Был уже он фельдфебелем и имел денег до трехсот рублей, но был очень скуп, так что жалел себе купить калач; ходил с часами (это он сам про себя рассказывал)».
Начало пути
После войны в числе других охотников Делие поступил в полковую школу учиться грамоте, а когда выучился, жизнь его переломилась. Артиллерист познакомился с неким благочестивым дьяконом, который приохотил его к чтению Священного Писания и житий святых – и Даниил захотел стать таким же. Как в нем это созревало – только Богу известно.
В 1820 году унтер-офицеру Делие дали три дня отпуска. Приехав в свое село, он отдал родным все свои деньги, а брату Ивану, который поехал провожать его, сказал на прощанье, чтобы более не ожидали его прихода в дом: «Залезу в щель, как муха, и там доживу».
Через два года, когда полк шел на очередную войну с турками, Даниил обратился к командирам с просьбой отпустить его в монастырь. Из положенных 25 лет он выслужил 17, а кроме того, начальство никак не хотело отпускать образцового унтера (у Парфения сказано, что именно в это время сулили ему «чин благородного», лишь бы выбросил мысли о монастыре), но уговоры оказались бесполезными.
«Достоверно не известно, сие ли только поставлено ему в вину как противление власти, или к сему присоединилась какая на него клевета; только взяли его под строгий арест, – говорится в «Сказании…». – Долгое время находился он под судом; потом ему сказали, что его должно расстрелять. Он на сие ответствовал: «Буди воля Господня». Через несколько дней сказали, что надобно наказать его проведением сквозь две тысячи строя. На сие он отвечал: «Мало мне этого». Потом, по милостивому решению, без наказания послали его в Сибирь, в нерчинские заводы, на работу».
В бумагах каторжного ведомства сохранилась даже «ориентировка» на Даниила: «…лицом чист, волосы на голове, бороде, усах черные, глаза карие, рост – 2 аршина да 4 4/8 вершка», то есть чуть больше 160 сантиметров.
Каторга – келья
Во время долгого пути в Сибирь Даниилу, может быть, из уважения к его военным заслугам, предлагали снять кандалы, но он отказывался, называя цепи своими «карманными часами» – будто в насмешку над теми часами, которыми щеголял в армии.
Определили Даниила «в вечные работы» на Боготольский винокуренный завод. И здесь жизнь сходится с житийным каноном. Появляется у Даниила особый мучитель, пристав по фамилии Афанасьев. Он издевался над ним, а однажды зимой посадил обнаженным на крышу, велел поливать водой и кричал почти так, как кричала толпа Распятому: «Спасайся, Даниил, ты же святой!» Даниил терпел безропотно, но однажды, как пишет Парфений, голова у Афанасьева развернулась так, что лицо оказалось на месте затылка. Пристав понял, с кем имеет дело, повалился святому в ноги, начал просить прощения, а святой отвечал: «Бог тебя простит, ибо я еще большего наказания достоин, потому что я – клятвопреступник» (Делие ставил себе в вину нарушение воинской присяги). Более того, вчерашний мучитель выхлопотал ему освобождение от каторжных работ.
Из Боготола Даниил пошел в Ачинск, и там, в селе Зерцалы, построил себе келью, которая в буквальном смысле представляла собой «совершенный гроб с окном в медный гривенник». Там он молился целыми днями, а по ночам тайно работал на огородах соседских крестьян, жал, косил. Слава о подвижнике разнеслась по окрестным селам, говорили, что у Даниила дар прозорливости. Собственно, так и было. В Ачинске пришла к нему знатная дама, попросила переселиться в ее сад, построить там келью. Но Даниил сказал: «Ты сама живешь на болоте, а когда будешь жить на твердой земле, тогда я к тебе приду, ты меня и похоронишь».
Вскоре у дамы умер муж, дом продали за долги, а сама она ушла в монастырь – это и была та самая Евгения (или Евмения, как в названии «Сказания…»), будущая игуменья Христорождественского монастыря, в котором будет похоронен подвижник.
После смерти
Прожив подвижническую жизнь, Даниил скончался в возрасте 59 лет 15 апреля 1843 года.
«На похороны его столько стеклось народу, что подивиться надобно, – вспоминала игуменья. – Странника вовсе не знали в нашем городе, а все собрались в церковь – от мала до велика. Когда же несли тело его мимо кельи покойной моей предместницы, а она уже была тогда слепая и ничего не могла видеть, то и она увидела свет; будто бы блеснула молния».
Чудеса начались после смерти Даниила: молитвами к нему, землей с его могилы исцелялись бесноватые, прозревали слепые, о чем говорила не только молва, но и писали в газетах.
В память о подвижнике построили часовню.
Могила просуществовала до 1 мая 1920 года, когда всех святых выносили в буквальном смысле. Кости праведника достали из земли и выставили на всеобщее обозрение. Все же, как утверждают, верующим удалось спасти их и похоронить на местном кладбище, а когда на нем устроили погром, останки перенесли на другое кладбище – но, во всяком случае теперь, место, где они покоятся, в точности неизвестно. Хотя есть сведения, что почитатели старца все же похоронили их на монастырской территории, часть которой впоследствии отошла под огороды местному начальству – может, там, под грядками, сейчас и покоится прах Даниила.
А могильная плита чудесным образом обнаружилась. Валентина Майстренко, автор исследования о жизни святого, рассказывает о том, как краевед Ольга Аржаных разыскала в Енисейске человека, который нашел ее на городской свалке. Пять лет плита пролежала у него в сарае, до одного из дней 2000 года, когда енисеец позвонил в Успенскую церковь – причем по ошибке, номер не тот набрал – и по случаю рассказал о находке.
